С июля украинские военные будут применять РСЗО[11] «Град» масштабно и не очень скрываясь.
До лета киевская замайданная интеллигенция и представители российской общественности, кривящейся от самого словосочетания «русская весна», ещё пытались держать лицо. В мае, в начале июня шли с их участием споры: ах, кто же это обстреливает мирные кварталы? Ах, что же это за люди? Наверняка это сепаратисты стреляют во все стороны!
Когда стало очевидно, что обстреливают ВСУ, большинство аналитиков просто замолчало. Ну, обстреливают и обстреливают. Что ж теперь.
Всё разом, как-то незаметно, разрешилось. Ни один из профессиональных гуманистов не изменил взглядов, не покаялся, не извинился.
Гуманизм оказался сезонной вещью. В этом сезоне его носить было уже не модно.
Самые отвратительные из их числа теперь потирали руки и повторяли: ну как вам «Русская весна»? Хотели «весны»? Вот она прилетела.
Существует мнение, что совершенно зверское и циничное поведение ВСУ объясняется именно влиянием иностранных советников.
Андрей Пургин, ещё в пору нахождения во власти, по этому поводу достаточно убеждённо говорил: «Из-за вмешательства штабных американцев были начаты обстрелы по площадям для создания паники населения, выводились из строя электрические подстанции и водоводы. Фактически, войну начали не с блокпостами и ополченцами, а с народом… Всё было на грани антихристианства: попытки вывоза больничного оборудования и специалистов, неоднократные попытки взорвать ядерный могильник “Точками-У” на территории Донецкого завода химизделий… Под Славянском осмысленно разрушили водонасосную станцию, которая питает 2,5 млн человек. Били по трубам, зная, что восстановлению они не подлежат. Мы ожидали чего угодно, но не борьбы против местного населения».
«Такова вечная рыцарская природа украинского воинства», — хуже и подлей не скажешь в этой ситуации.
Смутную совесть киевской, европейской и российской промадайнной интеллигенции могли успокоить непрестанно поставляемые известия о том, что российские войска находятся на территории Украины. Ведь если там российские войска — тогда все эти вопиющие безобразия оправданы.
Но российских войск, увы, всё не было.
Российская армия как призрак летала над территорией Донбасса и никак не могла материализоваться.
Уже два с половиной месяца украинская война с Россией шла без участия России.
5 июля Стрелков, избегая окружения, стремительным маршем вывел из города бойцов своей бригады, оставив Славянск.
Захарченко позже признался, что был шокирован этим решением: на 7 июля была назначена операция по деблокации Славянска.
Украинская армия победным маршем вошла в город.
Вскоре туда прилетел Пётр Порошенко, чтоб сфотографироваться на фоне трофеев или пленных русских солдат. Но трофеев и пленных для общей фотографии не обнаружилось.
Тем не менее, всё было представлено как великая победа.
В Славянске повсюду расставлены урны с надписью «Сдай сепаратиста».
В июле ополченцы оставили Северодонецк и Лисичанск: там воевала бригада «Призрак» Алексея Мозгового.
Тем летом у Захарченко случились первые большие потери в его подразделении. Не по его вине.
О мёртвых либо хорошо, либо ничего, но… В общем, Захарченко грешит на Мозгового.
В помощь ему он передал тогда роту бойцов, 124 человека. Живыми оттуда вернулись 57 человек.
— Сармат тогда четыре пули получил в живот, две пули в грудь, и он ещё раненый командовал, пока его волокли до Лисичанского поста, — говорит Захарченко, весь морщась, как от зубной боли. — Потом сделали Сармату операцию, и он, слава богу, жив остался.
Забирать остатки роты Захарченко поехал сам.
В ту поездку случилась жуткая история, о которой Захарченко вспоминает постоянно.
В овраг у дороги сносили раненых ополченцев, их там лежало несколько десятков. Туда заехал украинский танк, и решил всех передавить: двинул прямо по раненым.
Один из них, пацан лет восемнадцати, на глазах у Захарченко, обвязавшись гранатами, бросился под гусеницы.
Никто так и не узнал, кто он, из какого подразделения — в карьере были раненые с нескольких отрядов, ведущих в этом районе бои.
— …потом я шесть дней, по просёлочным дорогам, по каким-то перелескам, по полям выводил роту, — рассказывает Захарченко. — Шесть суток из Лисичанска шли домой. Шесть дней пешком. На носилках несли раненых… Двое умерли по дороге — потеря крови.
К тому моменту ополчение контролировало только крупные населённые пункты и блокпосты на основных направлениях, но огромные участки территорий были оголены. Украинские «силовики» сообразили, что у ополчения элементарно не хватает сил, поэтому было совершено множество «разрезов»; республики буквально раскромсали.
Вся эта история, с шестидневным переходом, — о ней нужно долго говорить и вспоминать. Разодранная территория Донбасса, где никакие границы ещё толком не установлены, а добровольческие батальоны или бойцы ВСУ могут появиться откуда угодно. И, по жаре, идёт группа битых-перебитых людей.
Может быть, позже кино об этом снимут. Или, как чаще всего бывает, нет.
— Потом уже, — рассказывает Захарченко, с белеющими, как у него всегда бывает в бешенстве, глазами, — когда Мозговой приехал ко мне, я его спросил: «Слышь, Лёх, а нахера ты их бросил? Неужели нельзя было забрать автобусы у кого-нибудь? Какие-то машины, вывезти пацанов раненых? Просто вывезти их и всё?» Ну, это же, говорит, частная собственность. Я ему говорю: «Ты что, гонишь?» — Мозговой приехал на «Порше Кайен». — «Он что у тебя, купленный за деньги?».
Захарченко смотрит на меня. Я молчу. По мне, Мозговой был крутым командиром. Но какое значение имеет то, что думаю я.
— …Ко второму году войны из первых командиров осталось процентов двадцать — каждый пятый, — говорит Захарченко. — Кто-то уехал в Россию, кто-то в Крым…
— А что? С ними что-то случилось? Их… что-то изменило?
— Власть и деньги. Нельзя привыкать к убийствам. Убить на войне можно, никуда не денешься. Но нельзя привыкать убивать.
— А кто привык?
Захарченко называет короткий, из трёх букв, позывной одного из легендарных «полевых командиров». Сейчас он уже ушёл с Донбасса.
Первую половину лета, полтора месяца, шли тяжелейшие бои за город Шахтёрск, которые в каком-то смысле стали Сталинградом и Курской дугой для Донбасса — по крайней мере, там часто так говорят.
Впрочем, памятуя о том, что под Шахтёрском было подбито более 120 единиц украинской бронетехники — осознаёшь, что некоторые основания для таких сравнений есть.
Захарченко уверен, что в полном смысле армия Донбасса — из отдельных, более или менее обстрелянных и опытных подразделений — сформировалась именно там.
— По моему, Константин Симонов сказал, что на передовой проявляется человеческая сущность, оголяется всё, — рассказывает Захарченко. — Близость смерти счищает всю шелуху, которая была, и оставляет только то, что есть внутри, то, что не уходит. Я сталкивался с тем, когда в бою поднималось необстрелянное подразделение и половина сразу же убегала, и это нормально: люди боятся. Если из ста человек остаётся пятьдесят, а у врага — триста, то шансы на победу резко падают, а когда соотношение один к трём — это нормально. Когда мы выходили на Шахтёрск, я построил остатки своего батальона: две роты послуживших бойцов у меня было и рота новобранцев — они даже курс молодого бойца ещё не прошли. То есть человек шестьсот передо мной стояло. И я сказал следующую фразу: «Со мной идут только добровольцы. Домой вернутся не все. Мне в бою нужны люди, на которых я могу рассчитывать. Если кто останется здесь — по-человечески пойму и ничего не скажу. Служить будете и дальше. Если вы сейчас останетесь — это не предательство. Но если вы начнёте уходить в бою, буду расстреливать. Всё». 178 человек шаг вперед сделало, и вот с ними я и поехал. Если всех вместе сосчитать, то с танкистами, с БМПшками — было двести человек.
Где-то две с половиной тысячи наступало с той стороны на Шахтёрск, по всем канонам военной науки и тактики нас должны были снести и не заметить. Просто численностью задавить. У них было двести единиц боевой техники, у нас… шесть. Шесть!
Шахтёрск ополченцы взяли за два дня; и потом отстояли, не сдали. В Шахтёрске украинская армия впервые применила тактический ракетный комплекс «Точка-У»: воронка от неё была глубиной в два человеческих роста и пятнадцать метров в диаметре.
Именно под Шахтёрском, в окопах, Захарченко познакомился с Владимиром Кононовым, начавшим воевать ещё со Стрелковым в Донецке, а в Шахтёрске командовавшим сводной бригадой.
— Под Шахтёрском я должен был встретиться с ополченцем «Батей» для координации дальнейших действий, — рассказывает Кононов. — Приезжаю и спрашиваю: «Где найти „Батю“»? — «В окопе спит». Он до этого сутки не отдыхал. Я нашёл его, бужу его и представляюсь: «"Батя", я „Царь“, поговорить надо». А моим позывным был «Царь», это ещё со студенческой молодости прозвище. А он открыл глаза и отвечает: «А я император!», поворачивается на другой бок и снова засыпает… Так мы и познакомились.
